Пока мы царств не обрели

Всё в мире, и великие книги – приходит вовремя. Точно так было в моей жизни и с книгами чудесной писательницы Урсулы Ле Гуин.

Мне уже столько лет, что воспоминания — неотъемлемая часть моей жизни, и я могу, подобно какому-нибудь доисторическому ящеру, рассказать, как менялись эпохи. Только вот отчего меня так тянет в то время, когда я был ещё учеником этой жизни, в юность? Ведь вся внешняя канва событий представляла собой одну нескончаемую боль. Я готов был находиться где угодно и делать любое дело, только чтоб не быть дома. Собственно, и понятия «дома» у меня не было, а было место разнообразных пыток, и, если б не мама, я бы не хотел даже слышать, что это место есть на земле. Всё тогда там было серым, –  двор, залитый бетоном с торчащими кругом кусками арматуры и кучами шлакоблока. Серость проникала и внутрь, и всё это целиком напоминало какой-нибудь мордорский пейзаж. Под стать там было и времяпровождение. За всю юность я не слышал тут ни одной искренней фразы или доброго смеха, и не было у живущих ни одного действия или слова, которое не было бы наполнено страхом перед человеком, ставшим для всех нас неким зримым образом татаро-монгольского нашествия.

Впрочем, всему плохому приходит конец. И теперь, спустя столько лет, я вижу, как вся лавина плохих воспоминаний и ужасов сжалась в камешек, в точку, и я больше не могу вспомнить ничего плохого. А вспоминаю всю красоту бабушки, мамы, дяди и дедушки, всю их нежность и заботу друг ко другу. Бабушка с дедушкой были столь добры, что, если у них возникали разногласия, они шли в сад и там решали свои вопросы в тайне, чтоб никто из нас не мог и подумать, что они могут ссориться. Боли вокруг нас было много, но она не могла проникнуть в целостность души, не могла нарушить тот факт, что мир всё равно — хороший. Каким-то парадоксальным образом я ощущал, что бытие полнится красотой. Жизнь всегда была рядом, и, хотя она замирала в присутствии страшного мучителя, но, стоило ему выйти в другую комнату или уйти на работу, как всё снова оттаивало и лучилось красками радуги. Тогда я решил для себя, что, хотя в нашем доме нет праздников, но и это не может изменить того, что весь мир есть праздник.

А каким подарком был для меня приход дяди! Он единственный, кто не боялся с нами вслух говорить о книгах, каковая тема злила нашего мучителя и наполняла его суеверным ужасом конечности его власти над нами. Но всё обстояло именно так — книги были реальны, а существующее вокруг мучение не обладало такой же степенью реальности как они. И не потому, что я, читая, уходил в мир иллюзий. Вовсе нет, чтение открывало мне, что не я один на земле предощущаю истину и не я один стараюсь её выразить своей жизнью. Потому каждая книга входила в сердце, укрепляя на борьбу со страхом и мраком. Ничего другого я не мог противопоставить каждодневному насилию, но книг хватало с лихвой, ибо они открывали ворота в сказку, и сама жизнь становилась с ними сказкой, в которой есть и драконы. Книги давали мне силы ждать. Книги укрепляли в несомненности хорошего конца и не только в доме страданий, где я жил, но и во всём мире. Я всегда был убеждён, что самое главное — это видеть бытие правильно и не придавать злу того значения, на которое оно всегда претендует. Не горстка добра в море зла, но зла — море, а добра — океан. Да и море это — целиком мёртвое и совсем не большое, если взглянуть на него с самолёта. Таким самолётом для меня, ещё прежде литургии явились книги и мои близкие люди. Для меня наслаждением было каждый раз слушать рассказы дяди о том, что он читал или видел. Каждое его слово я ловил как сокровище, хотя и знал, что слышащий всё это мучитель тотчас после ухода дяди заставит меня тяжело работать, что при моём здоровье было разновидностью медленной казни.

И вот — те времена прошли, и, хотя и оставили след в душе, но из всякого зла проросло добро. Каждая моя слезинка, каждая минута муки обернулась искусством утешать и жалеть, чем я и занимаюсь вот уже долгие двадцать лет. Каждый страх привёл к тонкости ощущения мира. Испытания не сломили, а закалили волю и отточили способность к самодисциплине, благодаря чему я могу всё время жизни посвятить любимым и Небу, не отвлекаясь на пустяки. Каждодневные упрёки в моей ничтожности, основывавшиеся на моём неумении зарабатывать деньги, привели только к тому, что я стал совершенно равнодушен к деньгам и вещам, сосредоточив все силы души на небесном. Так всё зло не смогло повредить мне. Да и могло ли оно повредить на этой земле хоть кому-то из желавших жить для других? Думаю, таких людей нет на свете. Как нет и тех добрых, кто, пройдя через боль, не научился всею жизнью не нести её для других.

А что же давали мне книги Урсулы? Они помогали определиться с само́й тональностью жизни, как служению истине и красоте.

Урсула указывала на ложность пути превозношения и открывала, что истина может быть обретена только личностью, а не обществом. Помню, как вдохновляли меня её книги, впервые услышанные мною в пересказе моего дяди, и мы были в том доме словно в лодке, вокруг которой разливалась буря, но лодка таила в себе нечто большее бури, а именно, – что высшие силы были на её стороне…

Довлатов говорил, что рассказчик отличается от писателя тем, что рассказчик говорит, как живут люди, а писатель – как они не умеют жить…

А способностью Урсулы было указывать в этой жизни глубже испытаний и боли – на нечто большее…

Романы Урсулы имеют неподражаемую тональность. Кажется, ещё немного, и её книги заговорят о том, что завершение поиска и чаяний её героев возможно только во Христе, но этого не происходит, и ты каждый раз остаёшься один на один с её книгами, как с природой, когда всё – деревья, травы, птицы и облака поют о Творце, но не словами, и нужна гениальная чуткость к истине, чтобы переложить эту песню мира на язык молитвы.

Но недаром Урсула говорила, что в ней больше от дриады чем во всех других классических писательницах… А мифы тоже говорят о Боге, но своим, особенным языком… Так и романы-мифы Урсулы Ле Гуин…

 Возьмём, например, роман «Голоса́» Урсулы Ле Гуин. 220 страниц прекрасного текста – книга о драгоценности книг и поэзии, о том, что настоящий поэт открывает людям божественное, и в этом его земной труд…

Повествование ведётся от лица двадцатилетней девушки, которая, как почти все героини Урсулы, несимпатична на вид, но имеет тонкую душу и медленно приходит к пониманию некой особой глубины, каких-то важных граней мироздания, которые открываются не каждому, но лишь тем, кто заслужил этого постепенно обретаемым созвучием сердца и жизни с Богом…

В различных индоевропейских мифологических традициях (индийская, скандинавская) присутствует одна интересная и жизненная деталь — прежде чем кто-то получит статус царя, или вообще некий важный статус — он на какое-то время (время инициации) лишается всякого статуса вообще. И в этом — гениальное мифологическое прозрение, касающееся и нашего, большого мира. Так, каждый, кто искренне приходит к Богу, в начале поставляется Им на самые простые послушания и дела (сравни первые годы послушника в монастыре) — трудовые и внешне весьма примитивные. И, лишь по мере того, как он приобретает необходимую для великих дел евангельскую любовь, он выводится Господом к новым трудам, связанным с творчеством, умножением всякой красоты и помощью страдающим людям.

И можно добавить, что мы призваны Богом обрести королевское достоинство, а книги Урсулы относятся к тем, которые дают тебе силу продержаться, пока ты ещё не король…

Артём Перлик