Почему сектоведение так и не стало наукой?

Спойл: потому же, почему современное движение по борьбе со лженаукой не обязано быть наукой само по себе, хотя дело безусловно доброе и нужное!

История сектоведения началась в середине 1990-ых с выхода одноименной книги, написанной Александром Леонидовичем Дворкиным…

Чтобы обрисовать то время, позволю себе один личный мемуар. Десять лет спустя, то есть в середине нулевых, я допытывался у одного доктора педагогических наук, уважаемого воцерковленного мирянина, почитать его диссертацию, защищённую как раз в 1990-ых. Профессор был как будто не против, но постоянно отказывал мне под разными предлогами. Что же, мы лёгких путей не ищем, я добрался до диссертации в библиотеке. И в первой методологической главе рядом с упоминаниями Фейерабенда и Поппера, обнаружил ссылки на Рона Л. Хаббарда.

Естественно я не преминул явиться к профессору и с мальчишеским задором объявил ему его «страшную тайну». «Да, дружок, дикие были времена. Мы тогда думали, раз называется сайентология, от science – значит философское учение о научном методе». И ничего удивительного, русская речь тогда стремительно наполнялась англицизмами: менеджер, мерчендайзер, стриммер, триммер…

Советский человек читал только подцензурную продукцию советских издательств, транслировавшую лишь одну систему мировоззрений – атеистическую. Разумеется, когда с падением СССР в Россию хлынул с запада вал пятидесятнических движений и одновременно вышел из подполья условный «восток» с антропософией, Шамбалой, Кришной всё это создавало массу соблазнов и угроз для вчерашних советских простаков.

Александр Леонидович Дворкин был человеком уникальным. Здесь и далее похвалы ему произношу безо всякой иронии – я действительно им восхищаюсь. Человек с западным бэкграундом, журналист с отточенным пером, и в то же время несомненно церковный, да что там – ученик самих оо. Александра Шмемана и Иоанна Мейендорфа (в России в этом качестве известен пожалуй он один!). Автор кандидатской диссертации, в которой он рискнул назвать Иоанна Грозного «западником» того времени, пусть стихийным, но макиавеллистом. Впоследствии вышли «Очерки по истории Вселенской церкви», написанные живым языком (и снова прорыв в современном русскоязычном мире!), заметки о странствиях по Афону, о советском детстве, о годах американского изгнания. Все эти книги занимают почётное место на моих полках.

Его таланты разглядел известный пастырь о. Глеб Каледа (отец нынешнего Бутовского настоятеля) и благословил на то, чего никто другой не сделал бы лучше – собрать информацию о западных сектах. Для этого нужно как минимум свободно владеть английским! А Дворкин в годы эмиграции видел сектантство собственными глазами.

Сначала появилась брошюра в жёлтой обложке «10 вопросов навязчивому незнакомцу», которая со временем превратилась в солидный том «Сектоведения». Там были собраны и критически разобраны все доступные к тому моменту сведения о действовавших в России сектах, в том числе взятые из газетных статей и, кажется, даже личных показаний. Заметим, что Интернет в ту пору едва зарождался.

Книга имела огромный успех. Каждый мог наблюдать описанные явления в своем городе и восклицал: «Какой кошмар!» Я помню, как сам купил её в лавке в канун 1998 или 1999 года и не отрываясь глотал первого января, пока все спали… Вышло как минимум четыре издания, которые существенно дополнялись. Потом функция пополнения перешла к сайту Iriney.ru, где и сегодня каждый месяц появляется десяток новых статей о сектах. Да в основном это компиляции из СМИ, но разве от этого они теряют ценность…

Умнейший и политкорректный Дворкин говорил не о сектах вообще, а о «тоталитарных сектах» — калька английского total cult. Иными словами о тех новых религиозных движениях (НРД), где происходило явное насилие над человеческой личностью: от манипуляций (обмана, «эзотерического разрыва») до реальных повреждений человеческой психики. К этому не мог бы остаться равнодушным никакой гуманист.

При этом Александр Леонидович сделал очень важную прививку и нам, православным – прививку от тоталитаризма. И теперь внутри РПЦ, кто бы ни покушался на свободу личности – от схиигумена Сергия (Романова) до протоиерея Георгия Кочеткова, кто бы ни требовал беспрекословного послушания слову наставника как Божьему, немедленно возникает параллель между старцем и гуру: «Мы что, секта? Нет, мы не такие!».

При этом сектоведение как новая область знания как будто и не претендовала на научность. Новые религиозные движения изучались на западе социологами, антропологами, психологами и психоаналитиками, последователями Мирча Элиаде и другими религиоведами. Александр Леонидович в свою очередь привлекал более публицистические авторитеты: немецкого пастора Томаса Гандоу, занимавшегося реабилитацией жертв, вышедшего из сайентологии Джона Аттака, французскую родительскую ассоциацию FECRIS.

Работы А.Л. Дворкина отлично дополнялись книгами другого яркого церковного публициста – диакона Андрея Кураева, занимавшегося в основном разоблачением оккультизма, теософии.

Напрашивается параллель между сектоведением и современным движением по борьбе со лженаукой, начатым когда-то академиком Эдуардом Кругляковым и подхваченное Диссернетом и иными замечательными людьми. Обличения антипрививочников, гомеопатов, торсионных алхимиков, силою мысли пытающихся обратить медь в золото, нередко выдержаны в жанре фельетона, да и как ещё о таком говорить.

Однако, мгновенно сделавшись частью церковной системы, сектоведение принесло и горькие плоды.

Во-первых тем, что было произнесено слово «секта». Подчеркнём, А.Л. Дворкин говорил о «тоталитарных сектах», и в этом словосочетании термин с негативной коннотацией абсолютно по адресу. Увы, большинство охваченных неофитским рвением православных услышало только слово «секта». Кто такие сектанты? Отсечённые от Тела Христова, находящиеся вне Евхаристии. И хотя эрудиты сразу дополнили этот список терминами «раскол», «ересь», «самочинное сборище», не так уж редко можно было услышать в те времена: «Католики? Сектанты они, кто же ещё!» К месту пришлись и антиэкуменические брошюры, осуждавшие пресловутую «теорию ветвей». В отсеченных ветвях нет жизни (правда ботаники и апостол Павел так не считают), следовательно сектантами являются все, кто вне канонического Православия.

Такая постановка проблемы наглухо закрыла любые попытки межхристианского диалога. Исключение делалось разве что для экуменического официоза церковной верхушки да для армянских миафизитов, совершенно включенных в русскую орбиту и учившихся в православных семинариях.

Зато появилось множество протокольных встреч между православными и мусульманами! В России ислама много в разных формах, а «Сектоведение» А.Л. Дворкина мусульманских сект не касалось, во всяком случае в первых изданиях (очевидно, как не специфических). Постепенно, в церковной риторике сформировалась и была подхвачена риторикой государственной концепция «четырех традиционных религий»: православия, ислама, иудаизма и буддизма. Как видно, для католицизма и даосизма места не нашлось (хотя в средней полосе дореволюционной России костёлы встречались куда чаще буддистских ступ, даже с учетом Калмыкии). Этот список был впоследствии положен и в основу школьного преподавания ОРКСЭ. Разумеется не нашлось места и для язычества, для того же северного шаманизма, бывшего для малых народностей куда более традиционным, безо всяких примесей теософии и оккультизма (но то отдельный разговор).

Но если католицизм ещё как-то застолбил весьма скромное место в современной России, в качестве этнического культа поляков и немцев, российский протестантизм оказался полностью за бортом, не исключая лютеран, англикан, штундистских и адвентистских общин, живущих столетиями в Оренбуржье и т.д. Непонятным статусом обладали и старообрядцы, и «истинно-православные» катакомбники (вроде и сектанты, но в то же время православные, и в традиционности им не откажешь).

Во-вторых, в церковной среде возник тренд на конвертацию сектоведения в научную дисциплину. Вызвано это прежде всего незыблемым авторитетом научного знания в современном обществе. Если наука доказала – спорить бесполезно.

Когда вышли первые издания «Сектоведения» на «старом кураевском форуме» заговорили о методологии, особенно усердствовал Виталий Питанов. Раз наука – должна быть методология.

Но дело в том, что в России существует определённая понятийная путаница между методологией и метанаукой. Рядовым студентам в университете объясняли это так: для всякой науки необходимо некое вне-научное учение, которое служило бы для него философским фундаментом, это и есть методология. Естественно в СССР фундамент мог быть только одним – марксистко-ленинским. Поэтому даже математикам иногда приходилось упоминать в предисловиях к своим монографиям «Математические рукописи» Маркса.

Методология же – это именно учение о методе науки, явление куда более многогранное. Однако в результате стало возможно не совсем очевидное соглашение: «Методологией является православие» или «учение Православной церкви» (чем сектоведению мешает, скажем, филиокве или догмат о первенстве Римского папы – большой вопрос!).

Но тогда всё «не-православное» сделалось бы в рамках новой дисциплины «не-научным». На такую наглость могло претендовать лишь учение Маркса (истинно, ибо верно) — и то за железным занавесом.

По-моему, если и искать методологию сектоведения, лучше делать это на стыке уже известных науке методов: антропологии, социологии, культурологии, психологии, какой-нибудь историко-философской компаративистики… Но тогда лишним становится слово «секта» (топор в каше из топора – лишний). Проще говорить о НРД (новых религиозных движениях, например New Age) или да, о «тоталитарных культах», как и делают члены Российской ассоциации центров изучения религий и сект, а также прочие грамотные сектоведы.

Наконец, всякая наука должна объективно описывать некий результативный процесс. В случае сектоведения речь пойдёт о депрограммировании – выходе из культа и индоктринации – переводе в Православие. В рамках церковного дискурса вторая естественна, с точки же зрения прав человека на свободу совести не очевидна и первая. Так что даже речь идёт о подобии педагогики, а вовсе не карательной психиатрии, научные данные вряд ли будут вслух озвучены, тем более опубликованы.

Это не значит, что сектоведы на местах (например, сотрудники миссионерских отделов епархий) бесполезны: они ведут просветительскую работу в СМИ, консультируют жертв тоталитарных культов, помогают им не только знаниями, но и связями среди силовиков…

Научное же «сектоведение», точнее изучение не столько новых, сколько малых религиозных культов, ещё ждёт своего развития. Из того, что вышло в этом жанре по-русски за 2010-е годы, можно вспомнить разве что монографию В.А. Мартиновича «Сектантство: возникновение и развитие». Мартинович – молодой белорус, получивший степень Th.D. в Австрии, собственно диссертация его и легла в основу книги. Но это ближе к обычному религиоведению, чем к «непогрешимому» учению, основанному на «православной методологии».

Юрий Эльберт

На фото: А.Л.Дворкин