Насколько неизменен текст «Символа Веры»?

Историко-канонический очерк

Одним из основных аргументов византийцев против интерполяции в Символ Веры «Filioque» была якобы каноническая «неизменность» Символа (со ссылкой на 7-ой канон III Вселенского Собора). Насколько это утверждение византийских полемистов соответствует действительности? И какой «Символ» запрещает изменять указанное правило – Константинопольский или Никейский?

А). «Символ Веры» в Древней Церкви до 431 года.

Издревле Церковь Христова требовала от вступающих в Её священные недра (через Крещение) изречь пред всеми здравое исповедание веры – то исповедание, которое содержит Церковь. Перед Крещением человек изучал веру Церкви по пунктам исповедуемого Церковью Символа. У каждой местной Церкви мог быть свой Символ – это было связано с тем, что в Символе Церковь давала не просто религиозные Истины, но и ответы на существующие в обществе заблуждения. Символ служил «оросом» (границей) мировоззрения христиан от существующих в обществе религиозных соблазнов. А поскольку соблазны эти не однородны, то и Символы Церквей имели различие. Более того! Символ не был статичен. Он имел тенденцию к развитию и усовершенствованию. Это естественный этап жизненного роста Церкви. Например, 1-ый артикул самого древнего из сохранившихся до сего дня Символа Ипполита Римского гласит «Верую в Бога Отца Всемогущего». Но оказалось, что с этим исповеданием вполне могут согласиться «гностики» – самые опасные враги Христианства, так как подменяют его основы, отвергая, что Бог и Отец есть Творец мира. Поэтому уже во II-м веке в разных местах, где активность гностиков была достаточной, чтобы обратить на них внимание, Церковь дополняет этот текст: «Верую в Бога Отца Всемогущего, Творца всего видимого и невидимого». Уже с этим исповеданием гностики никак согласиться не могут. И в этом основная задача «Символа» – защищать «границы» правого и здравого исповедания веры от разных религиозных суррогатов. При этом в каждом Символе были основы: 1. Вера в Отца и Сына (Вочеловечившегося от Духа Святого через Деву Марию, пострадавшего, умершего и телесно воскресшего) и Святого Духа. 2. Вера в Церковь. 3. Вера в грядущий суд и воскресение плоти. Вокруг этого остова вращались «местные дополнения», которые разъясняли важные вероучительные истины на местном уровне. И чем шире распространялся тот, или иной религиозный соблазн ереси, тем шире между Церквами распространялись введенные в Символ «определения» против этой ереси. Это позволяет Церкви хранить свое здравое исповедание и блюсти свою мировоззренческую идентичность.

Но вот все просторы Христианского мира поколебал страшный соблазн – арианство, отказ видеть в Ипостасном Слове Отца Истинного Бога, единосущного и равночестного Отцу. Разные паллиативные средства, а так же региональные варианты борьбы с этой масштабной ересью не могли дать ожидаемого успеха. И вот Церковь решает собраться в лице всех епископов всего христианского мира и на совместном Соборе выработать против этой заразы «противоядие» и «вакцину» на будущие времена. Так родился в 325 г. Никейский Символ Кафолической Ортодоксии. Восторг от достигнутого успеха навел на отцов Собора чувство эйфории и они уже подумали, что, победив арианство на теоретическом уровне, они нанесли поражение самой страшной и самой последней ереси, а будущее Церкви – только безмятежный мир в здравом исповедании веры. На фоне этой эйфории (а так же опасаясь рецидива ересей на местном уровне), отцы Собора предписывают этот Символ в обязательном порядке всем Церквам Христовым (поскольку, как мы сказали, соблазн разлит был повсюду, и не было ни одной Церкви, которая бы не была потрясена арианской смутой). Вот этот Символ:

Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя и Творца всего видимого и невидимого.

И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божьего Единородного, рожденного от Отца т.е. из сущности Отца – Бога от Бога; Свет от Света; Истинного Бога от Истинного Бога. Рожденного, не сотворенного, Отцу единосущного, чрез Него же все получило бытие, как на небе, так и на земле. Ради нас, людей, и ради нашего спасения нисшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, взошедшего на небеса, и грядущего судить живых и мёртвых.

И в Духа Святого.

Как видим, в этом Символе нет весьма важных положений нашей веры: исповедания того, что рождение Христа во плоти было бессеменным, от Духа Святого; веры в Церковь; непреложности телесного воскресения мертвых во Христе. И только совершенно больное воображение может подумать, что перечисленные аксиомы веры были «не важными» для никейских отцов. Напротив! Но эти аксиомы не были отвергаемы арианской смутой, а потому отцы Собора сосредоточились исключительно на выработке вероучительной формулы по обсуждаемому вопросу, оставив все остальные – не менее важные, но не подвергавшиеся серьезным нападкам в то время – без особого внимания.

Итак, отцы предписали этот Символ Церквам. Но в самих Деяниях I Вселенского Собора (в т.ч. и в канонах) нет никаких предписаний ни касательно литургического использования этого Символа, ни касательно неизменности его текста в будущем. Символ занял поистине «символическое» место в будущей истории Церкви на ближайшие 50-60 лет, и это место было занято им не по предписанию рескриптов, а в силу самого хода исторических событий. Так получилось, что все, кто не признал Никейского Символа, автоматически подпадали если не под полное осуждение, то, по крайней мере, под сомнение касательно ортодоксальности своего исповедания. Той, или иной Церкви просто приходилось принимать Символ Никеи, чтобы не было сомнений в ортодоксальности. При этом «принятие Символа Никеи» не означало его использования в оглашении и при богослужении, и даже такой исповедник Православия, как Кирилл Иерусалимский († 397), в своих «Огласительных и Тайноводственных поучениях» использовал традиционный Символ Иерусалимской Церкви. Очевидно, что на Востоке сохранялась практика использования Поместными Церквами своих древних традиционных Символов. На Западе латинские переводы Никейского (а позднее и Константинопольско-Халкидонского) Символов в разных Церквах имели существенные различия между собою и обладали разной степенью соответствия оригиналу. Но и это не все! Некоторые Церкви делали еще и дополнения в Символ по местным потребностям. «Так в Символе Аквилейской Церкви к словам «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя» прибавлены слова «Невидимого и не подлежащего страданию» [invisibilem et impassibilem]. Это – против саввелиан и патрипассиан», пишет митр. Макарий, ссылаясь на «Expositio Symboli» Руфина, пресвитера из Аквилеи († ок. 410)1. С другой стороны противники Православия хотя и раскололись сами на несколько, друг с другом враждующих, толков, однако, главным врагом имели тот самый Никейский Собор и его Символ. Таким образом свое положение универсального Символа для всех Церквей Никейское вероопределение заняло не в силу указа или канона, а в силу самого хода событий.

Но время показало, что и Никейский Символ не является универсальной формулой: Вновь и вновь появлявшиеся еретики научились «прилаживаться» под существующий Символ, изменяя его значение путем казуистических «толкований», но не изменяя его текста2. Так же перед Церковью стали появляться новые догматические вопросы (в частности – ересь духоборцев). Логология (учение о Слове Божьем) не отвергала прямо пневматомахов, а потому появилась нужда в ортодоксальной Пневматологии.

Ответом на этот вопрос был созыв Константинопольского Собора (начавшегося по рескрипту императора Феодосия I Великого под председательством Григория Богослова) в 381 г. Но так как пневматомахи еще не успели «смутить всю вселенную», да и другие христологические ереси (аполлинарианство и т.д.), и разные новые версии «арианства» были локальным явлением на Востоке Империи, Собор этот не имел изначального статуса Всеимперского (Вселенского)3. Это был собор исключительно «восточной» части империи. Но ввиду его догматического значения он получил впоследствии статус «Вселенского», дескать, хотя по характеру своему он – на момент созыва – не был «Вселенским», но значение имеет для всей Церкви. Правда, статус «Вселенского» он получил аж в 451 г. на IV Вселенском Соборе. Это мы уточняем для того, чтобы наперед твердо помнить, что во время Вселенского Собора в Эфесе (431 г.) ни о каком «Втором Вселенском Соборе» никто не знал, а «Вторым Вселенским» (или еще точнее – «Первым после Никеи») именовал себя Вселенский Собор в Эфесе.

Итак, собор 381 г. изначально имел локальное значение. К этому времени (прошло 55 лет после Никеи) Символ веры 325 г. стал поистине боевым знамением Православия в борьбе с ересями. Поэтому отцы Собора 381 г. первым своим каноном определили: «Вера 318-ти отцов, собиравшихся в Нике Вифинской, да не отменяется, но да пребывает господствующею». Но это правило, при всей ясности его для современников и авторов, оказывается не вполне ясным на сей день: Что имели ввиду отцы под словом «вера» – конкретный Символ (текстовый документ), или все-таки религиозную веру, в смысле, парадигма веры? Есть все основания считать, что все-таки они не имели ввиду неизменность текста Символа 325 г. Иначе как бы они, согласно самой распространенной гипотезе, тут же принялись бы составлять другой Символ Веры4? Однако, Феодорит, епископ Кирский, пишет, что отцы в Константинополе в 381 г. только подтвердили неизменность Символа, не дав никакого завершительного документа в итоге своей работы5. Так же важно учесть, что «западные» епископы (во главе с несомненным авторитетом православия Амвросием Медиоланским) очень критически отнеслись к решениям Константинопольского Собора 381 г. (о «вселенском» статусе коего никто даже и не думал тогда заикнуться). Но все претензии «западных» (собравшихся на Собор в Аквилее) носили не вероучительный, а церковно-дисциплинарный характер. При этом западные, «под водительством Амвросия Медиоланского, …не упрекнули Собор 381 г. ни в умалении, ни в изменении текста Никейского Символа. А какой вопль негодования подняли бы римляне, если бы из новой «лжестолицы» вдруг вышел какой-то новый Символ Веры?»6. Очевидно, что Символ, который мы сегодня по недоразумению именуем «Никео-Константинопольским», был составлен не на Соборе 381 года, а на последующем Соборе в 382 году; и этот Символ не является «редакцией Никейского», а имеет самостоятельное и независимое происхождение7.

Б). «Символ Веры» на Вселенском Соборе в Эфесе (431 г.).

Впервые запрет на «изменение» текста Символа Веры был дан на Вселенском Соборе в Эфесе (341 г.), который не знал и не признавал никакого другого «Вселенского Собора» кроме Никейского и, соответственно, не знал никакого другого Символа. Вот что говорит нам его правило:

«Святой Собор определил: да не будет позволено никому произносить, или писать, или слагать иную веру, кроме определенной от святых отец, в Никее граде, со Святым Духом собравшихся. А которые дерзнуть слагать иную веру, или представлять, или предлагать хотящим обратиться к познанию истины, или от язычества, или от иудейства, или от какой бы то ни было ереси, таковые – если суть епископы, или принадлежат к клиру, да будут чужды, епископы – епископства, а клирики – клира. Если же миряне, то да будут преданы анафеме» [7-й канон III Вселенского Собора]8.

Итак, перед нами первый исторический документ, запрещающий изменять (т.е. редактировать) Символ Веры. И относится он, как мы видели, к тексту Никейского Символа (325 г.) без каких бы то ни было дополнений на каком бы то ни было Соборе впоследствии9. В Деяниях III Вселенского Собора фигурируют только два вероисповедных документа: Символ Никеи и «Анафематизмы» Кирилла Александрийского на Нестория.

Но воспринимала ли сама Кафолическая Церковь этот канон всерьез? Если вспомнить атмосферу III Вселенского Собора; условия, в которых он проводился, и личный характер председателя Собора, свт. Кирилла Александрийского (прозванного за свой нрав «фараоном»), то нам не покажется странным, что на словах постоянно декларируя верность Вселенским Соборам, Церковь на протяжении истории частенько меняла ригористические решения последних. Да и, к тому же, само данное правило смотрится весьма противоречиво в контексте одного только отдельно взятого того самого III Вселенского Собора. В самом деле! Если уж вы запрещаете «впредь» составлять любые другие вероисповедные документы (что уже звучит нелепо), то уж по крайней мере тогда отвергайте и сами «анафематизмы Кирилла на Нестория», ведь эти последние есть самый настоящий вероисповедный документ Собора (другого «ороса» собор и не дал). Т.е. в данном случае Собор противоречил самому себе! И не удивительно, что в последующие времена Церковь позволяла себе редактировать текст Символа (хотя уже и не так существенно, как это делалось до конца IV в.). Соборный же канон сей стал восприниматься исключительно в контексте локальной ситуации на соборе вокруг «Символа» какого-то пресвитера Харисия, упоминающегося в данном правиле10. Мол, это на его «Символ» введен запрет в таких высокопарных и ригористических словесах. В конце-концов! Ведь примирение расколовшихся на партии «египтян» и «восточных» отцов III Вселенского Собора потребовало нового вероисповедного документа. Еще два года отцы Собора находились в «расколе» друг с другом, и лишь в 433 г. было достигнуто согласие после обоюдного обмена вероисповеданиями. Но употребляемым при катехизации в Восточной Церкви оставался лишь Символ Никейский, а Западная Церковь оставалась верной принципу так называемого Апостольского Символа.

В). «Символ Веры» на IV-м Вселенском Соборе (451 г.).

Итак, до IV Вселенского Собора повсеместно был распространен только Никейский Символ. Символ же Константинопольского Собора 38211 г. оставался в лучшем случае локальным символом Константинопольской Литургии, а в худшем – письменным документом, не имевшем практического применения. Но дальнейшая история Церкви показала, что запретительные меры предыдущих отцов не в состоянии преградить путь к развитию богословия на почве новых вопросов. А раз есть вопрос, значит, есть как минимум два варианта ответа на него. «Намеревались ли отцы III Вселенского Собора окончательно закрыть дверь для какого бы то ни было развития в области формулирования догматов за пределами никейского вероисповедания? Именно таково было толкование Диоскора Александрийского [племянника и преемника святого Кирилла – sThg]. Заявляя, что он следует 7-му канону III Вселенского Собора, Дискор потребовал от Разбойничьего Собора в Эфесе (449 г.) осуждение Флавиана …и Евсевия …только за то, что они подняли новые богословские вопросы»12. Собравшиеся в Халкидоне отцы с IV Вселенского Собора решили сбить спесь с «египтян» и обозначили невозможность ограничиться одним цитированием веры Никейской. В самом деле! Если бы было достаточно одного вероисповедания Никейского, то за что низлагать Нестория, который как раз ни единого слова в Никейском Символе не изменял? Да и нам (отцам в Халкидоне) вообще зачем было собираться в 451 году, если достаточно просто процитировать Символ 325 г.? Очевидно, что новые вопросы ставят нужду в новых вероопределениях, но это все относится к одной и той же Вере Церкви. Новые догматические формулировки ни в коем случае не отменяют Никейский Символ (вера в Сына, единосущного с Отцом), но разъясняют те догматические вопросы, которые не нашли своего решения в Никейском Символе.

Едва собравшись, Собор в Халкидоне принимает два важных решения: 1. Признать Константинопольский Собор 381 (а вместе с ним «по умолчанию» заодно и Собор 382, как «продолжение» первого) «Вселенским»; 2. Символ, принятый в 382 г., признать равноправным с Никейским. Этим действием Вселенский Собор раз и навсегда отменил абсолютизирование какого бы то ни было вероучительного текста: Текст вероучительных формул не только может, но и должен развиваться. Неизменным остается Слово Божье (Писание) и Таинство, а так же сама Суть нашей Веры, но не ее вербальное изложение. Действие отцов IV Вселенского Собора было радикальным: они не просто редактируют Символ, а вводят другой, равноправный с первым. Обратим на это особое внимание! В отличие от церковных фарисеев, боящихся смотреть правде в глаза, отцы Халкидона не называли второй Символ Веры «Никео-Константинопольским», и не считали второй Символ простой «редакцией» первого. Напротив! Своим Вторым Деянием (первое было посвящено чтением Актов предыдущих Соборов) Халкидон заявляет: «Изложение Веры собора, бывшего в Никее» (далее цитируется весь Символ Никейского Собора). По прочтении его епископы возгласили: «Это – вера православная, в ней мы крестились, в ней и крестим» (чем, очевидно, признали литургический статус Символа 325 г.). Но тут же после этого было зачитано следующее: «Святая Вера, изложенная 150-ю святыми отцами в Константинополе, согласная со святым и великим Собором в Никее». И далее следует известный нам Символ веры. После прочтения этого Символа епископы снова огласили своды собора репликами: «Это вера всех нас. Это вера православная»!

Итак, отцы Халкидона смело признали, что читаемый ими «второй документ» есть иной Символ, согласный с вероучением Никеи, но не Никейский. Этот Символ, как мы видим, литургического значения тогда еще не имел. Однако сегодня Святая Церковь крестит именно с этим Символом Веры. «И тем, что мы в настоящее время при Крещении читаем, а за Литургией поём Константинопольский Символ, мы обязаны Халкидонскому Собору»13. И придет ли на ум кому-нибудь из православных такое кощунство, что из-за этого мы находимся под анафемой 7-го правила III Вселенского Собора, признававшего только Никейский Символ, и никакой другой?

Г). «Символ Веры» после IV-го Вселенского Собора и по сей день.

Христологический раскол, унесший из мира Кафолической Ортодоксии «несториан» и «монофизитов», имеет ничуть не меньшие масштабы, чем раскол Востока и Запада, который мы назовем расколом «Экклесиологическим»14. Если судить по количеству душ, оказавшихся «не с нами», то, разумеется, раскол между Римом и Константинополем «масштабней», но если судить по интенсивности полемики, а так же по тем историческим последствиям, которые последовали за «Христологической схизмой» (в частности, утрата христианами почти всего «Востока»), то эта рана ничуть не менее болезненна.

На Востоке после Никеи требовалось «знамя», объединяющее всех ее сторонников, и им стал «никейский Символ». Аналогично и знаменем Халкидона стал… нет, не орос Халкидона, а принятый Собором Символ Константинопольского Собора 382 г. Необходимо было хоть какое-то видимое отличие «халкидонитов» от «монофизитов» да «несториан» на богослужении. А так как литургические обряды тогда еще не имели таких расхождений, как это имеется сегодня, то христиане порою просто оказывались в евхаристическом общении с анафематствованной ими же стороной. Как определиться, в каком храме ты находишься – в «монофизитском» или в «халкидонитском»? И вот для видимого отличия стали вводить Константинопольский Символ.

И вот тут мы сталкиваемся с самым интересным парадоксом церковной истории (на который почему-то не обратил внимания ни один церковный историк до сего дня): Константинопольский Символ стал официальным Символом всех «антихалкидонитов» (именуемых византийским богословием общим наименованием «монофизитов», тогда как сами они предпочитают говорить о своем «миафизитстве»). Именно последовательный антихалкидонит («монофизит») Петр Гнафей († 488), в бытность свою Антиохийским Патриархом, ввел в богослужение исполнение Символа Веры. «Сообщается же, что Петр Гнафевс также придумал следующие четыре прекрасных обычая Вселенской Церкви: приготовление Божественного мира (μύρου), освящаемое при всем народе; Божественное призывание над водами в навечерие Святого Богоявления; дерзновенное воспевание Символа веры при каждом церковном собрании — тогда как до того его читали только раз [в году], во святую и Великую пятницу; и поминовение Богородицы на каждой ектении»15.

Тут перед нами возникает один вопрос: какой именно Символ ввел Гнафей – Никейский или Константинопольский? Логичнее всего предположить, что Никейский (что и делает Карташев16, а затем – со ссылкой на него – и Давыденков17). Тогда становится понятным возрастание роли Константинопольского Символа в среде халкидонитов. Он стал играть роль «отличительного маркера». Но тогда становится непонятным распространение принятого Халкидоном Константинопольского Символа среди антихалкидонитов (тех же армян18).

Но помимо вероучительного значения, у Халкидонского Собора была еще и роль фундатора чисто «Византийского» и богословия, и культуры, и самосознания19. Можно сказать, что это был первый Собор «Византийской» Империи. Самым ярким выражением этой «политической» роли Собора является его знаменитое 28-е правило. Поэтому и распространение Константинопольского Символа (ратифицированного на Халкидонском Соборе попутно с ратификацией Поместного Константинопольского Собора 381-382 гг. в качестве «Вселенского») имело свое политическое значение. Это, видимо, было еще и знаком растущей роли Константинополя для Церквей «востока» или «грекоязычных». И чтобы обмануть и Рим, и свою паству, византийские иерархи впоследствии стали говорить, что «Никейский и Константинопольский Символы один и тот же Символ, просто отредактированный на II ВС». Насаждение этого второго Символа веры сопровождалось убеждением паствы, что это «не новый Символ, а отредактированный на II BC Никейский». Потому что у простого народа был высок авторитет Кирилла Александрийского и канонов возглавлявшегося им Вселенского Собора в Эфесе.

Но растущему размаху Константинополя соответствовали и гражданские меры при введении этого Символа. Власть позаботилась, чтобы это введение прошло как можно мирнее, а так же чтобы соответствующие «разъяснения» подготовили народ. Повсеместное распространение (да еще и без силового сопротивления или принуждения) этого Символа стало знаком реальной двуединой победы – Халкидона (в догматическом плане) и Константинополя (в политическом плане). В конечном счете, рискну утверждать, что «продавливание» Рима, который в конце-концов тоже принял этот Символ, имело под собою желание Константинополя выступить источником церковного универсализма путем убеждения всех Церквей принять Символ, изначально бывший локальным Символом Константинопольской Церкви.

Действительно, этот текст призван – на формальном уровне исповедания – объединить все Церкви во едино (путем исповедания единой формулы веры). Но так ли неизменен сам по себе этот текст был на Востоке? Иными словами, относились ли сами «восточные» отцы так же строго к вербальной неизменности Символа Веры, и прилагали ли они к этому Символу (который будет вернее назвать не Никео-Константинопольским, а Константинополе-Халкидонским) 7-й канон III ВС?

VII Вселенский Собор: Оказывается, что текст «Символа» впоследствии редактировался не только в глухой провинции, но и на самих Вселенских Соборах. В частности, согласно практики предыдущих Соборов, перед собственным оросом Собора снова публикуется Символ. Как же на этот раз был прочтен его 8-й артикул? – «И в Духа Святого, Господа Животворящего, из Отца через Сына (δὶ Υἱοῦ) исходящего»20. Точнее все-таки будет говорить не о редактировании (поскольку не было повсеместного введения чтения Символа в данном варианте), а о свободном отношении к текстовым вербальным формулам, если их смысл идентичен даже при различии в формулировках. Иными словами, отцы VII BC сочли прямо перед своим догматическим «оросом» прочесть «в вольном формате» текст Символа, не настаивая при этом на повсеместном изменении 8-го артикула этого документа, но и не считая, что такое изменение сколь либо искажает нашу веру или вводит какие-либо нарушения канонов. В самом деле! Не могли же отцы VII BC не знать 7-го канона III ВС?

Думается, небезынтересным будет поразмыслить над причинами, побудившими патриарха Тарасия на Вселенском Соборе прочесть Символ именно в такой редакции. Автору этих строк кажется несомненным, что это было результатом влияния Рима на партию «иконопочитателей». Весь иконоборческий период византийские иконопочитатели находились в разрыве с «восточными» епископами и находились в общении с «западными», там же Filioque на богословском уровне существовало еще с III в.21, а в сам текст Константинопольского Символа было внесено на Толедском Соборе (589). И хотя в Риме Filioque еще не было внесено в Символ (а возможно, еще и сам Символ Константинопольский не был введен в литургическую практику Рима – тут у нас нет точных и достоверных данных), но другие Церкви Запада употребляли в Символе Filioque. Тарасий, признавая роль «западных» в защите иконопочитания, мог оказать и «дань уважения» последним, цитируя текст Символа в их редакции.

На Западе Рим дольше всех сопротивлялся введению какого бы то ни было нового Символа (будь то Никейского, будь то Константинопольского) в литургический обиход. Во всех Церквах Латинского Обряда первоначально вообще использовался (при Крещении и катехизации, а так же при совершении Мессы) так называемый «Апостольский Символ» 22, который в основе своей восходит к «Апостольскому Преданию» Ипполита Римского. И если после Никеи ее Символ признавался как столп ортодоксии, то он все равно во внутренней жизни Латинской Церкви занимал второе место, а не первое. Так Амвросий Медиоланский († 397) в предназначенном для оглашенных трактате «Explanatio Symboli» [Объяснение Символа] сразу же четко и внятно заявляет: «Это Символ Святой Римской Церкви»23, который «составили сами Апостолы»24. Из текста бесед Амвросия видно, что это и есть Символ, носивший на Западе название «Апостольского». Никакого иного «Символа» западные Церкви не знали приблизительно до Испанских Соборов VI в., когда и был введен принятый Халкидоном Константинопольский Символ. Об этом же четко и внятно говорит современный Магистериум (Учительство) Римской Церкви: «Этот Символ (речь идет о Символе Константинопольском 382 г. – sThg) стал известен Риму и был принят им только в связи со Вселенским собором в Халкидоне в 451 г.»25.

В Испании на III Толедском Соборе (589) ариане-готы присоединились к Церкви26. Ранее считалось, что именно на этом соборе было введено Filioque27, однако, сегодня считается доказанным, что это произошло позднее. III ТС ввел всего лишь чтение Символа 381 года на Мессе (что чуть ранее на Востоке сделал для Евхаристической Литургии Петр Гнафей), но еще не изменял его текст. «На IV Толедском Соборе (633) Константинопольский Символ был прочитан с формулой «et Filio». А VI Толедский Собор (638) внес уже «Filioque», так же как и VIII Толедский Собор (653)»28.

В Рим же Константинопольский Символ пришел гораздо позднее. Однако мы не можем согласиться с мнением Асташкова, что Константинопольский Символ был введен в Риме только при Папе Бенедикте VIII († 1024) по настоятельной просьбе императора Генриха II29. Коронация императора состоялась в Риме в 1014 году, и на Мессе в Риме по случаю коронации пелся Символ с Filioque30. Известно, что еще Лев III († 81631) велел в 813 году вычеканить на двух серебряных досках в Соборе Петра в Риме Константинопольский Символ без Filioque32. Бенедикту же VIII-му принадлежит «честь» введения Filioque в указанный Символ (а не самого Символа) на уровне Церкви Рима. Т.е. в Римскую Мессу Константинопольский Символ (уже с Filioque) был интерполирован где-то между 813 и 1009 годами, когда новоизбранный Папа Сергий IV прислал в Константинополь обычное послание предстоятелям Церквей с известием о своем избрании и свое вероисповедание. В последнем содержалось Filioque, ввиду чего Константинопольский патриарх Сергий вычеркнул Папу из церковных диптихов. Однако «в Париже еще в 1240 году пели Символ без Filioque»33.

Тем ни менее, следует иметь ввиду «сравнительно небольшое значение, придававшееся в Риме никейско-константинопольскому исповеданию веры. В качестве крещального там с давних пор использовался иной символ, называемый «апостольским», а на литургии никакого исповедания веры вообще не читалось. Последнее обстоятельство местные клирики объясняли в начале XI в. Берно из Райхенау тем, что римская Церковь сама по себе являлась лучшим залогом православия»34. Т.е. в сущности спор велся о тексте, который обладал не равнозначной величиной в глазах двух спорящих сторон: Для латинян неизменным был текст «Апостольского Символа», тогда как для греков (не знакомых с указанным Символом) неизменностью (и фундаментом церковного универсализма) обладал Константинопольский Символ, введенный Халкидоном.

В русской Церкви: Соловьев в своем «Догматическом развитии Церкви» вполне справедливо указывает, что и сама Русская Церковь не только долгое время служила (по «старопечатным» книгам до патриарха Никона), но и по сей день терпит (в лице так называемого «единоверия») чтение Символа Веры (в 8-м артикуле) со вставкой слова «истинного»: «И в Духа Святаго, Господа Истиннаго и Животворящаго». А весьма почитаемый русский святой Серафим Саровский предлагал в 3-м артикуле нашего Символа внести замену, и вместо «Девы» читать «Приснодевы»35.

* * *

Завершить наше исследование по данному вопросу можно цитатой из труда уже упоминавшегося выше архиепископа Петра Льюилье: «Можно сожалеть о добавлении, сделанном к тексту Символа на Западе. Однако совершенно невозможно в осуждение этого добавления ссылаться на 7-е правило III Вселенского Собора, составители которого имели ввиду не какое-нибудь добавление, а как раз составление «иной веры»»36. А если мы еще раз вспомним, что Константинопольские Соборы 381 и 382 гг. не были изначально «Вселенскими», однако, взялись «изменять Символ и вводить новый», по острым обстоятельствам времени, то окажутся справедливыми замечания Соловьева: «Если Поместный Собор изменял текст документа Вселенского Собора, …то велика ли вина Западной Церкви, если она добавила одно слово к Символу, составленному на Поместном Соборе в Константинополе?»37. «Само по себе добавление в Символ вовсе не так важно. Если догмат верен, то Церковь имеет право исповедовать его публично»38.

Можно сказать, что Рим и Константинополь постоянно навязывали друг другу нечто «свое»: Рим – авторитет «непогрешимого» Римского Папы, а Константинополь – авторитет «неизменного» Константинопольского Символа. Это дошло даже до того, что на Соборе в Ферраре греки не хотели даже рассматривать вопрос о Filioque в догматической плоскости, предпочитая ограничиться только доказательством «неизменности» Символа39. Греки так же a priori исходили из «неизменности» своего Символа, как латиняне – из примата Папы.

Разумеется, что данный очерк не может говорить ни в защиту, ни в опровержение латинского догмата о Filioque, поскольку вопрос о догмате это вопрос к догматической, так сказать, «экспертизе». Цель этого очерка совсем другая. А именно показать, что нельзя отрицать Filioque исходя из мифической «неизменности» Символа Веры. Так же следует учитывать, что и в будущем Вселенская Полнота Церкви может принять Символ в новой редакции.

архимандрит о.Феогност Пушков, кандидат богословия, УПЦ МП

ЛИТЕРАТУРА И АББРЕВИАТУРЫ

Filioque 1995 = Filioque: Греческая и латинская традиции об исхождении Святого Духа (текст официального разъяснения вопроса о Filioque, данного Папским Советом по содействию христианскому единству). / Пер. с фр. А.Коваль. // [Сайт].URL: http://www.religion.in.ua/zmi/foreign_zmi/10474-filioque-grecheskaya-i-latinskaya-tradicii-ob-isxozhdenii-svyatogo-duxa.html (08.09.1995)

Mansi = Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio (1-53 tt) / Ed. Gian Domenico Mansi et post ipsius mortem Florentius et Venetianus editores ab anno 1758 ad annum 1798 priores triginta unum tomos ediderunt, nunc autem continuatat et absoluta.

ΑΩ – Альфа и Омега. Ученые Записки общества для распространения Священного Писания в России. – №№ 1-60. – М., 1995-2010.

Асташков 1886 = Сергей Асташков (Жеребцов). Исхождение Св.Духа и вселенское Первосвященство. – Фрейбург в Бризгаве, 1886. // [Библиотека unavoce.ru] URL: http://www.unavoce.ru/library/RusCath/index.html (22.11.2019)

Бармин 2006 = Бармин А.В. Полемика и схизма. История греко-латинских споров IX-XII веков. – М. Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006.

БС ПСТБИ – Богословский Сборник Православного Свято-Тихоновского Богословского Института (Москва), 1996-2005.

Волконский 1933 = Волконский А., свящ., князь. Католичество и Священное Предание Востока. – Париж, 1933. // [Библиотека unavoce.ru] URL: http://www.unavoce.ru/library/RusCath/index.html (19.11.2019)

Желтов 2015 = Желтов М.С., свящ. Происхождение и содержание чина великого освящения воды на праздник Богоявления. // [Сайт Православие.ру] URL: http://www.pravoslavie.ru/put/76587.htm (18.01.2015)

Карташев 1994 = Антон Карташев. Вселенские Соборы. – М. «Республика» 1994

КЭ = Католическая Энциклопедия в 5-ти тт. – М., изд. Францисканцев. Т. I – 2002; т. II – 2005; т. III – 2007; т. IV – 2011; т. V – 2013

Ларше 2004 = Ларше Ж.-К. Преподобный Максим Исповедник – посредник между Востоком и Западом. / Пер с фр. Олеси Николаевой. – М. «Сретенский монастырь», 2004.

Лебедев 1896 = Лебедев А.П. Вселенские Соборы IV и V веков. – Сергиев Посад, 1896

Лебедев 2002 = Лебедев А.П. Берлинский профессор церковной истории Адольф Гарнак и возбужденные им в настоящее время споры по поводу Символа Апостольского. // Лебедев А.П. Споры об Апостольском Символе. История Догматов. – СПб, издат. Олега Абышко, 2002, 5-70

Льюилье 2005 = Петр (Льюилье), архиепископ. Правила первых 4-х Вселенских Соборов. – М. Сретенский монастырь; МДА, 2005

Пирлинг 1912 = Пирлинг П.О. Россия и Папский Престол. / Пер. с фр. В.Потемкина. – М. 1912

Погодин 1994 = Погодин Амвросий, архим., др. Святой Марк Эфесский и Флорентийская Уния. – Holy Trinity Monastery, Jordanville, N. Y. 1963; Репринт: М. «Сирин» 1994. // [Сайт] URL: http://krotov.info/history/15/1/pogodin_00.htm (22.12.2018).

Селезнев, АЦВ = Селезнев Н.Н. Ассирийская Церковь Востока. Исторический очерк. – М. АЦВ, 2001

Соловьев 1994 = Соловьев В.С. Догматическое развитие Церкви. // Творения. – М. Рудомино, 1994, 85-126

Фаст 2010 = Геннадий Фаст, прот. Кто Она для нас? – М. «Никея», 2010.

1 Макарий Булгаков, митр. ДБ.I,§3, прим 28.

2 Аналогично в современном мире люди ежедневно читают Писание и Символ о «воскресении мертвых», и отрицают саму возможность не только физического воскресения мертвых христиан, но даже физичность самого воскресения Христа, толкуя данное событие исключительно в плоскости «мифологии», что сближает их со всевозможными «гностиками».

3 «Это важный момент: В церковном контексте термин «экумена» относился к Римской империи, и следует иметь ввиду, что на «вселенские» соборы, о которых говорят греко-римские источники, собирались епископы областей, входящих в Римскую империю» (Селезнев АЦВ, 24).

4 Мы говорим о «распространенной гипотезе», так как есть все основания считать, что Символ, известный нами, как Символ 381 г., никакого отношения к данному Собору не имеет, а был дан на другом соборе – год спустя (т.е. в 382 г.). Это второй собор епископов в Константинополе был еще меньшим по составу, но более решительным по выработке мер к защите Православия. Это – тема нашего будущего исследования. На сей день мы можем высказать только свое предварительное заключение, что: а) Символ «Второго Вселенского Собора 381 г.» этому собору не принадлежит; б) был составлен в среде «раскольников» –новациан, которые были допущены Нектарием Константинопольским к участию в соборе 382 г. Данное наше исследование могло бы пролить свет на многие параллельные вопросы из истории Древней Церкви, а так же позволить по новому рассмотреть вопрос о взаимоотношении со всевозможными «раскольниками» в среде украинского Православия.

5 Феодорит. Церковная История, V:8.

6 Карташев 1994, 167.

7 О происхождении этого Символа так же существует множество гипотез. См. Карташев 1994 ,136-142.

8 О «каноническом статусе» самого 7-го канона III BC см. Льюилье 2005, 249-250, 258-266.

9 Это подчеркивает и авторитетный русский историк Церкви А.П.Лебедев: «Символ Константинопольский не был читан на Соборе в Эфесе в 431 г. Мнение, будто Символ Никейский с прибавками от Константинопольского Собора утвержден на III Вселенском Соборе – неверно» (Лебедев 1896, 176, прим 116).

10 Вопрос о вероисповедном документе данного лица, несомненно, интересен, но он выходит за пределы данного исследования и не имеет прямого отношения к рассматриваемому ряду вопросов.

11 См. наше примечание выше. Мы уверенны, что Символ был дан не в 381, а в 382 году.

12 Льюилье 2005, 263.

13 Лебедев 1896, 277.

14 Автор этих строк никогда раньше и нигде не встречал такого наименования, но всюду говорится о том, что основная проблема, разделившая Рим и Церкви Византийской традиции – это разномыслия по вопросу о принципах устроения Самой Церкви и о границах авторитета в ней. Поэтому автор определился впредь именовать этот раскол «Экклесиологическим», и считает это именование весьма удачным.

15 Никифор Каллист Ксанфопул (XIV в.). Eccl. Hist. XV. 28 // PG 147: 84. О том же свидетельствует более ранний источник – Феодор Чтец (кон. V в., т.е.современник Гнафея) в Hist. II. 48 // PG 86:208–209. Оба греческих источника цитируем по: Желтов 2015.

16 Карташев 1994, 307.

17 Из истории сирийского монофизитства // БС ПСТБИ, III, 32.

18 Этот вопрос выходит за рамки данного исследования. Возможно, что нехалкидониты получили Константинопольский Символ в результате периодически заключавшихся ими уний с Римом, который – в период действия унии – оказывал воздействие на литургический обряд самих нехалкидонитов. Так до сего дня Армянская Апостольская Церковь использует элементы латинского обряда (орган, епископский посох-«улитку» и епископскую митру латинского образца).

19 А.Шмеман в своем «Историческом пути Православия» за точку отсчета «византийского богословия» берет именно Халкидон.

20 См.: Mansi, XII, 1122 D.

21 См.: Filioque 1995, прим №№ 4 и 5.

22 О нем см.: Лебедев 2002, 18-21.

23 ΑΩ 2 (40), 2004, 121,123. Амвросий многократно подчеркивает древность и апостольское происхождение разъясняемого им Символа и неодобрительно отзывается о тех, кто «на востоке прибавил к нему то, чего в нем не было».

24 ΑΩ 2 (40), 2004, 124. См. так же с. 121,где автор много раз подчеркивает, что излагаемый им Символ – творение апостольское.

25 Filioque 1995.

26 Обращение короля вестготов Реккареда произошло перед III-м Толедским Собором (589). См.: Толедские Соборы // КЭ, IV, 1378-1381.

27 «Исторически несомненно, что когда готы в 589 г. на Толедском Соборе отказались от арианства и присоединились к Католической Церкви, уже вошло в Испании (и в других Церквах Запада) петь Константинопольский Символ Веры с прибавлением Filioque» (Асташков 1886, 4).

28 Ларше 2004, 41.

29 См.: Асташков 1886, 4.

30 В сущности даже западные историки не могут установить ни точного времени постоянного ведения Filioque в Символ в Риме, ни точного времени разрыва Рима с Константинополем. См.: Бармин 2006. Современная историография о датировке церковной схизмы между Востоком и Западом христианской экумены. С. 118-119.

31 А при нем в Риме еще вовсе не было обычая петь какой бы то ни было Символ на Мессе. См.: Бармин 2006, 47.

32 Подробнее об этой ситуации, а так же о палестинской предыстории Аахенского Собора (809), утвердившего как богословское обоснование Filioque, так и интерполяцию в Символ см.: Бармин 2006, 32-35,47-48. На мой взгляд, действия Льва III касательно Символа в Риме были мотивированы именно «смутой в Палестине» (почему то Бармин этот факт не принимает в расчет, хотя и упоминает о смуте подробно, но не думает о ее влиянии на поведение Папы).

33 Волконский 1933, 353, прим 1.

34 Бармин 2006, 48.

35 Фаст 2010, 58.

36 Льюилье 2005, 265.

37 Соловьев 1994, 125.

38 Пирлинг 1912, 81.

39 См. Погодин 1994, 168-182.