Любовь изгоняет страх

9 октября – праздник святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова.

Не испытывать страх Божий невозможно, как невозможно абсолютно победить в себе страх высоты. Точнее можно, если на высоту никогда не подниматься, а о Боге не думать. Такова наша природа. Но страх высоты побеждается любовью к красоте. И страх перед Богом должен постоянно преодолеваться любовью к Нему, пока мы на этой земле.

«Боль – это боль, как её ты не назови, это страх, там, где страх, места нет любви…» Но это же слова из песни «Агаты Кристи»! Кто из православных станет слушать такую гадость.

Однако похожие слова есть и в Новом Завете, в послании святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1Ин. 4:18).

Апостол Иоанн знал, о чём говорил и именно он являет нам пример такого совершенства. Вспомним 13-ую главу написанного им Евангелия. Идёт Тайная Вечеря. Что бы мы делали, окажись мы там? Трепетали бы, наверное. И остальные ученики чинно едят, наблюдая за совершением таинства.

А Иоанн склоняет голову на грудь Иисуса. И неважно, что подумают другие! Так надо, иначе он и представить себе не может. Точно так же занимает место у ног Учителя Мария, «избравшая участь благую», тогда как Марфа хлопотала об угощениях и земных порядках.

О чём говорит Христос в этот момент? О вещах страшных, о том, что Он будет предан на смерть, и что предатель находится здесь за столом, опускает руку в то же блюдо. И ученики с недоумением осматривают свои руки и вопрошают: «Господи, не я ли?» Ибо понимают, что слабы, что могут пасть по греховному своему естеству.

Только Иоанн как будто безмятежен. Но его никто не осуждает, не винит, не называет выскочкой или гордецом – гордыня тут ни при чем. Напротив старший апостол Пётр делает Иоанну знак, чтобы тот спросил Учителя. И Иоанн, наклоняясь ещё ближе, спрашивает прямо: «Господи, кто это?»

Но вот проходят сутки, и Христос на кресте. Где старший апостол Пётр? Он трижды отрёкся от Учителя, когда ещё не наступило утро дня страданий (не пропел трижды петух). Он испугался! А Андрей? А Нафанаил? А Клеопа? Стояла мать Клеопы (по преданию – сестра Девы Марии), а сам двоюродный брат куда-то скрылся. И среди женских фигур – Иоанн. И сегодня, взгляните на распятие в любом храме, кто у Креста? Иоанн и Мария. И Христос усыновляет Иоанна Марии, Своей Маме. А вместе с ним всех нас, всё человечество.

Недавно на богословской конференции автору удалось услышать от умного англичанина, толковавшего это место Писания и молитву Отче наш, мысль: «Христос отныне не отец, но брат нам. Мы не дети, но братья Божии… Но как страшно это произнести!» Опять страшно! Аудитория так и перекрестилась.

А в Иоанне было и дерзновение, без которого невозможна любовь. К Богу в том числе.

Вспомним последнюю, 21-ю главу Евангелия от Иоанна. В лодку на ночную рыбалку собираются Пётр, Фома, Нафанаил, ещё двое учеников – Иоанн среди них не назван. Всю ночь они не могут ничего поймать, как вдруг на рассвете видят на берегу Человека и сразу в сеть попадает 153 рыбы. Пётр понимает, что на берегу ждёт их Христос, но он наг (одежда-епендит рядом в лодке, а на нем какое-нибудь ветхое тряпьё), он смущается, ведь перед ним всемогущий, воплотившийся и воскресший Бог. Чем занят в это время Иоанн? Он – летописец и очевидец вероятно наблюдает всё это с берега. Он не смущён, и чудеса ему не нужны, и рыба (вообще земные богатства) – Иоанн уже видел, как Учитель может несколькими рыбами накормить тысячи.

Но вот разложен на берегу костёр, жарится угощение. И Христос говорит Петру о его страшной, мученической судьбе: «когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь» (Ин. 21:18). Будет страшно, но Господь требует от Петра героизма, преодоления страха земных страданий. А Иоанн? Вот и Пётр оборачивается на апостола-любимца и спрашивает: «А он что?» «Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною. И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет». (Ин. 21, 22-23). Два дара – любовь и бесстрашие, и какие разные судьбы!

Обратимся же к последней Библейской книге – Апокалипсис. В этот раз уже пугается сам Иоанн. «Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся…»

И снова ключевое: «не бойся»!

Да страшная ли книга Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова? Всё пройдёт как сон, конечно страшный сон, но потом воссияет небесный Иерусалим и всё будет хорошо, лучше не придумать человеку.

Эй, а как же Страшный суд? – спросят благочестивые православные. А ещё мытарства, 40 дней, частное определение… И чистилище! – добавят католики. И только апостолу Иоанну не страшно. Тому, кто любит Христа как можно сомневаться в спасении?

От богов к Богу

«Загнул! – скажут праведники. – Сами-то мы не святые и не апостолы. Не заслужили у Христа звания любимого ученика. Так вся любовь на прелесть изойдёт, так можно и страх Божий потерять».

Что есть страх Божий?

Для человека средневекового, или как принято сейчас говорить, традиционного общества такого вопроса не было. Слышишь гром во время грозы? Глас Божий. Сейчас ударит тебя молния, и помрёшь без исповеди и соборования! А коли так, коли тебе после помазания елеем не простились «забытые грехи», как верит народ – прямая дорога в ад. И первого мытарства не пройти, куда там!

Когда-то практически все народы (кроме может быть отдельных лиц народа Израильского) были вынуждены пройти через язычество. А «боги язычников – демоны», – как мы помним из Псалтири царя Давида.

Демоны и должны быть страшными. Страх едва ли не главное оружие их в порабощении человека. Представить себе какую-нибудь индийскую богиню Кали в кровищи… Да и с «привычным» греческим Зевсом не в музее (где он в качестве статуи) встречаться бы не хотелось. Тем более с волчьим Одином.

Иногда демоны (лжецы от природы) паразитируют на страхах человека перед силами природы. Бурными, конечно! Дух бури, дух моря, дух тайги, дух медведя-шатуна, дух мороза. Даже и обожествленное солнце не такое ласковое, оно палит. А Посейдон царь подводный? Утянет к себе.

Трагедия в том, что человечество, привыкая к «богам» с маленькой буквы постепенно перестаёт воспринимать Бога с большой буквы. Да и грехи человека (угодные «богам») усугубляют этот разрыв.

Спросить человека древнего, кто есть Бог с большой буквы? Наверное какой-нибудь самый крупный из «богов». Мардук, Тиамат, Хронос, Хаос. Даже указание на то что Бог – Создатель не помогает, ибо есть же в языческих системах тот первобожок, который всё слепил (у чукчей – ворон).

Это и евреям Ветхого Завета не просто было объяснить. Но Ветхий Завет по сравнению с язычеством – не просто прогресс, прыжок через пропасть. Евреи носят священный Ковчег, говорят, что в нём особое присутствие Божие, и те, кто нечестиво касается ковчега, погибают. Но Тот, Кто связан с ковчегом невидим. То ли дело у язычников: идол деревянный, каменный, на худой конец – солнце, если приложиться-поцеловать нельзя, можно хотя бы пальцем показать.

Чему учит народ Тот Невидимый? Нравственным заповедям. Не тому лишь, как правильно приносить жертвы, и не тому, отчего царь сделался «представителем» «бога» на земле. Нет — тому, как спасти свою душу.

Затем Он учит, что человек – не обычное создание, но особенное творение Божие, созданное по образу и подобию Его. И «Бог стал в сонме богов» — это может быть сказано и про нас, людей, мы – боги с маленькой буквы (а демоны врут как всегда).

Кстати, а жертвы? В Ветхом Завете приносятся они и Богу, ибо человек древности не понял бы иначе. Сказать ему «Бог есть любовь» – только бы хмыкнул да пошёл ублажать какого-нибудь идола охоты.

Но жертвы эти едят сами израильтяне. Поджарили барана на жертвеннике и едят шашлык во славу Божию. «Ем ли Я мясо тельцов и кровь козлов пью?» — вопрошает Господь (Пс. 49:13). Язычники, положим, тоже иногда жертвенное мясо кушают (не всегда, но не пропадать же добру). Но при этом символически жертвенного барана съедает сам «бог». А Бог с заглавной буквы не так.

Вообще Ветхий Завет – удивительный пример сотворчества, синергии Бога и человека. Бог не требует с человека того, что тот не сможет принести.

Сравним: родитель просит малыша трехлетку нарисовать семью, дом, солнышко с лучами и улыбкой. Этот корявый рисунок никакой художественной ценности не представляет. А мать с отцом умиляются.

Потом ребенку пять лет, семь, двенадцать, пятнадцать. Лучики уже выпрямились, домик и маму он рисует почти идеально, с фантазией. А мать хватается за голову и ведёт его к врачу. Потому что у подростка любовь к родителям должна проявляться иначе, поздновато уже домики рисовать.

Похожая картина происходит и с традиционными религиями, с иудаизмом, позже с исламом. Придумывается множество предписаний, каждое само по себе с самыми благочестивыми намерениями, исключительно ради любви к Богу. А на всё вместе глянешь – схватишься за голову. В иудаизме сотни предписаний. Чтобы выполнить их нужно жить в определённом районе Святой Земли, носить одну и ту же одежду, соблюдать ограничения в пище. И спасёшься? Ещё неизвестно, ибо ты не приносишь в жертву телят на храмовой горе, а без этого исполнение заповедей неполно…

И тут Христос приносит благую весть: Бог есть Любовь, в Боге – свобода!

Избежало ли христианство того же искушения, что и прочие традиционные религии? Сочтём количество постов, правил, кафизм, которые сокращают и бормочут скороговоркой. А просто взять да и отставить всё это, разве мы не свободны во Христе? Свободны. Но страшно! Опять страшно!

Бог есть Любовь, в Боге свобода

Приведём ещё несколько сравнений, несовершенных, но постепенно приближающих к пониманию вопроса.

Сравним обращение к Богу и поход в горы. Человек тратит свой отпуск, тащит огромный рюкзак, заходит за десятки, а то и сотни километров от железной дороги, от цивилизации. И дальше карабкается на вершину. Опасно? Ещё как, закон тяготения никто не отменял. Но человеку не страшны трудности. Он вовсе не беспечен, не собирается сигать с высоты (как предлагал обманщик-диавол Христу прыгнуть с вершины храма и проверить, подхватят ли Его ангелы).

Просто человек не боится гор — напротив, он любит горы.

Или океан. Для чего батюшка Федор Конюхов преодолевает громадные безлюдные пространства на лодчонке, для чего совершает Божественную литургию там, где и теплоходы не проходят и, может быть, чайки не летают? Утонешь — и только исчезнет твоя точка на радаре, погаснет gps-маячок…

Но он не боится моря, он любит море.

Бог больше гор и моря. Бог – Личность. Вот и мы, люди, личности, можем любить. В современной православной литературе часто встречается метафора: «Страх Божий – боязнь обидеть Бога, как мы боимся обидеть родителя». Это верно, только надо иметь ввиду, что человеческая любовь несовершенна. Родитель может быть неправ. Он даже может быть тираном, но в некоторых случаях Христианство призывает потерпеть. Наконец, родителя можно и обмануть «во благо» (вспомним фильм «Гудбай, Ленин», как от матери-старушки скрывали падение СССР).

Но Бог выше всего этого. В Нём предел и любви, свободы.

Так что же есть страх Божий? Боязнь оказаться без Бога. Как будто это и невозможно, Бог же вездесущ, и Он любит нас, принимает нас всякими, в том числе грешными.

Вернёмся снова к горам. Человек смотрит вниз с вершины-пятитысячника и у него захватывает дух. Он знает, что не упадёт, ибо страховка надёжная, и он всё выполняет правильно, он мастер альпинизма. Он верит в то, что останется жив. Он даже в глубине души допускает, что с какой-то долей вероятности может сорваться, но лучше умереть среди такой красоты, чем на больничной койке.

А дух-то всё-таки захватывает.

Есть такое понимание ада, как места, где нет Бога. Там не обязательны сковородки, но совесть (которую образно называют «голосом Божиим») будет жечь, а смысла не будет. Там будут исполняться желания, но что проку от их исполнения, если можно пожелать всё и сразу, а потом? Опять всё и сразу по второму кругу? Там можно страстно влюбляться и не менее страстно ссориться – только страсть все равно будет называться страданием.

Как возможен этот ад? Как Царство Божие, по слову Евангелия, внутри нас есть, начинается, взрастает как зерно, так и ад может начинаться внутри нас. Когда человек не видит Бога, точнее не хочет видеть Его, впускать в свою жизнь, в своё сердце, и свобода воли позволяет это. Свобода воли – признак богоподобия, между прочим, нашей божественности с маленькой буквы.

Тут может присутствовать и страх. Человек заслоняется житейскими мелочами или не совсем мелочами. Болит нога, могут уволить с работы, с семьей хлопот полон род. Какой может быть поход в горы, то есть простите, поход к Богу?

Но эти беды, неприятности всё равно придут рано или поздно, сами собой. В этом мире они неотменимы как закон тяготения.

Вопрос в том, как мы их встретим, с Богом или без Него? Со страхом Божиим (вспомним, в горах захватывает дух) постоянно, непрерывно побеждаемым любовью к Нему? Или со страхом перед миром без Бога и любовью-пристрастием к земным вещам?

В заключение вспомним известную философскую модель – пари Паскаля. Допустим, мы не знаем, есть Бог или нет, обе вероятности 50% на 50%. Ожидание того, кто не верит в Бога: 0 умножить на 50% равно нулю (на что ноль не умножай, он всё обнуляет). Раз Бога нет, то и смысла нет, в итоге получишь ноль. Ожидание же того, кто верит: бесконечность (Бог с ним!) умножить на 50% — снова бесконечность.

Вера – вот ключ к вопросу. Вера – фонарик, позволяющий нам не бояться темноты. Пускай одним лучом не осветить сразу всей мрачной пещеры. Пускай от страха Божиего мы избавиться не можем, ибо это следствие слабости человека, его пораженности грехом. В руках у него всего один луч, но этот луч доказательство того, что свет существует.

Как говорил в начале Евангелия апостол Иоанн Богослов: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1:4).

Остап Давыдов